Книга седьмая. Книга Йоги. Песнь седьмая. Открытие космического Духа и космического Сознания.
Оглавление
Музыкальное сопровождение
В небольшом жилище отшельника, в сердце леса,
В свете солнца и в свете луны, и во тьме,
Ежедневная жизнь человека проходила скучно,
Так же как прежде, со своими мелкими, неизменными трудами,
И со своим внешне строгим стержнем рутины,
И счастливым спокойствием аскетичного мира.
Улыбалась древняя красота земной сцены;
Она так же была ее милостью старинной самости для людей.
Древняя Мать дитя к своей груди прижимала,
Обхватив ее крепко руками,
Словно земля, та же самая, навечно могла сохранить
Живущий дух и тело в объятиях своих,
Как если б не было там смерти, ни конца, ни перемены.
Приученные лишь читать внешние знаки,
Никто не замечал в ней нового, никто и не догадывался о ее состоянии;
Они видели личность, где был только Бога простор,
Спокойное существование или могучее ничто.
Для всех она была все той же самой, совершенной Савитри:
Величие, сладость и свет
Из нее проливались на ее маленький мир.
Жизнь всем являла тот же самый, всем знакомый лик,
И старому, неизменному кругу следовали ее дела,
Она говорила слова, которые обыкновение имела говорить,
И делала те вещи, что делала всегда.
Ее глаза смотрели на неизменное лицо земли,
Вокруг молчания ее души все двигалось как встарь;
Сознание пустое наблюдало изнутри,
Пустое от всего, кроме обнаженной Реальности.
Там не было воли за словом и действием,
Ни сформированной мысли в мозгу, чтобы вести ее речь:
В ней бродила и говорила имперсональная пустота,
Возможно, нечто неощутимое, незримое, неизвестное,
Хранило тело для его будущей работы,
Или Природа двигала в ней поток старый силы.
Возможно, она в груди своей носила сознание, ставшее
Чудесным Ничто, истоком наших душ,
Первопричина и сумма событий мирового простора,
Могила и лоно мысли, фикция Бога,
Цикл нулевой тотальности существования.
Оно в делах своих использовало ее речь и действия,
Оно было красотой в ее членах, жизнью в ее дыхании;
Изначальная Мистерия носила ее человеческий лик,
Так она утратила внутри отдельную самость;
Ее смертное эго погибло в ночи Бога.
Было оставлено лишь тело, скорлупа того эго
Плыла среди пены и потоков мирового моря,
Моря грез, наблюдаемого неподвижным чувством
В фигуре нереальной реальности.
Безличное предвидение уже видеть могло,
В не думающем знании духа,
Теперь это казалось даже сделанным почти, неизбежным, -
Индивидуальное умерло, космос ушел;
Это пройдено было, стало мифом трансцендентальным,
Святой Дух, без Отца и Сына,
Или основа того, что было однажды,
Существование, что не желало мир нести,
Возвратилось к своему изначальному одиночеству,
Бесстрастное, одинокое, спокойное, неосязаемое.
Еще не все угасло в этом глубоком крушении;
Существование в не бытие не направлялась.
Была там какая то исключительная Тайна,
И когда она сидела наедине с Сатьяваном,
Ее неподвижный ум, с ним, который искал и стремился,
В полнейшей тиши и ночи сокровенной,
Она повернулась к лику завуалированной, безголосой Истины,
Скрытой в безмолвных тайниках сердца,
Иль ожидающей за пределами последнего пика покоренного Мыслью, -
Сама невидимая, она видит сражающийся мир,
И подгоняет наш поиск, но не заботится о том, чтобы быть обнаруженной, -
Из этого отдаленного Пространства пришел ответ.
Нечто неведомое, недостижимое, загадочное,
Отправило вниз послание бестелесного Света,
Бросало вспышки – молнии мыслей не наших,
Пересекающие неподвижную тишину ее ума:
В своем могуществе безответственной суверенности,
Оно овладело речью, чтобы дать эту пылающую форму,
Сотворило в слове биение мудрости сердца,
И смертными губами высказывало бессмертные вещи.
Или слушая лесных мудрецов,
В вопросах и ответах из нее вырывались
Необычные, высокие откровения, невозможные для человека,
Нечто и некто тайный и отдаленный,
Владел ее телом для своей мистической цели,
Ее уста были конфискованы, чтоб стать каналом для невыразимых истин,
Немыслимое знание нашло свое выражение.
Изумленные новым освещением,
Захваченные вспышкой Абсолюта,
Они ей поражались, ибо она казалось, знает
То, что они только временами прозревали вдалеке.
Те мысли были сформированы не в ее думающем мозгу,
Ее пустое сердце было подобно арфе без струн;
Безмятежное тело не претендовало на собственный голос,
Но позволяло светлому величию через него проходить.
Двойственная Сила существования оккультных полюсов,
Все еще действовала, безымянная, невидимая:
Ее божественная пустота была их инструментом.
Природа несознательная имела дело с миром, сделанным ею,
И пока используя инструменты тела,
Скользила сквозь сознательную пустоту, которой стала;
Сверхсознательная Мистерия через ту Пустоту
Посылала свое слово, чтобы прикоснуться человеческих мыслей.
Так как эта величественная, имперсональная речь была редкостью.
Но теперь, неподвижное, широкое, духовное пространство,
В котором ее ум продолжал существовать нагой и спокойный,
Признало странника из космических широт:
Мысль пришла задрапированная как голос внешний.
Не призывала в свидетели ум,
Не говорила стихшему, воспринимающему сердцу;
Она прошла прямо к чистому средоточию восприятия,
Ныне – центру сознания,
Если центр может быть там, где все казалось только пространством;
Ничего более не закрыто во вратах и стенах тела,
Ее существо, без окружности круг,
Уже сейчас превосходило все космические границы
И все больше и больше распространялось в бесконечность.
Это существо было своим собственным неограниченным миром,
Миром без форм, без особенностей иль обстоятельств;
Оно не имело ни почвы, ни стен, ни кровли из мысли,
Но все же видело себя и наблюдало все вокруг
В безмолвной неподвижности и безграничности.
Там не было личности, ни ума помещенного в центр,
Ни основы для чувства, по которому ударяет случайность,
Или объекты обработанные и сформированные реакцией стресса.
Там не было движения в этом внутреннем мире,
Все было спокойной и ровной бесконечностью.
Незримое, Неведомое в ней ждало часа своего,
Но сейчас, она сидела возле спящего Сатьявана,
Внутри пробужденная, и громадная Ночь
Окружила ее простором Непостижимого.
Голос начал говорить из ее собственного сердца,
Он был не ее, но правил мыслью и чувством.
Когда он говорил, менялось все снаружи и внутри нее;
Все было, все жило; она ощущала все бытие единым;
Мир нереальным быть перестал:
Там не было вселенной построенной умом,
Изобличенной как знак или структура;
Дух, существо видело сотворенные вещи
И бросало себя в неисчислимые формы,
И было тем, что видело и делало; теперь все стало
Доказательством одной гигантской истины,
Истины, в которой отрицанию не было места,
Бытие и живое сознание,
Совершенная и абсолютная Реальность,
Там нереальность не могла найти себе места,
Было убито чувство нереальности:
Там все было сознательным, сотворенным из Бесконечности,
Все было субстанцией Вечности.
И все это было тем же самым, Нерасшифрованным;
Казалось, он Вселенную сформировал словно грезу,
Навечно исчезающую в изначальной Пустоте.
Но это больше не было теперь некой смутной, вездесущей точкой
Иль цифрой обширности в нереальном Ничто.
Оно было прежним, но теперь не казалось далеким,
Живому объятию ее открывшейся души.
Это было ее сутью, самостью всего,
Это было реальностью существующих вещей,
Это было сознанием всего, что живет,
И чувствует, и видит; это было Безвременьем и Временем,
Это было Блаженством бесформенности и формы.
Это было Любовью всей и руками Возлюбленного,
Это было взором и мыслью в одном всевидящем Уме,
Это было радостью Бытия на пиках Бога.
Она прошла за пределы Времени, в вечность,
Выскользнула из пространства и стала Бесконечностью;
Ее существование поднялось к недосягаемым высотам,
И не находило конца в своем путешествии в Самости.
Она погружалась в бездонные глубины,
И не находило конца безмолвной мистерии,
Что хранила весь мир в одной единственной груди,
И все же давала прибежище множеству всего творения.
Она была всей обширностью и одной неизмеримой точкой,
Она была высотой за высотами, глубиной за глубинами,
Она жила в вечно сущем и была всем,
Что укрывает смерть и несет кружащие часы.
Все противоположности были истинны в этом духе огромном,
Превосходящем измерения, перемены, обстоятельства.
Индивидуальный, единый с космической самостью
В сердце Трансцендентального чуда,
И тайне Мира – личности,
Был создатель и господин всего.
Ум был единым, неисчислимым взглядом
На себя и все чем он стал.
Жизнь была его драмой и Пространство – сценой,
Вселенная была его телом, Бог – душой.
Все было одной единственной реальностью огромной,
Все это – неисчислимым феноменом.
Ее дух видел мир как Бога живого;
Видел Единственного и знал, что все это – Он.
Она его знала как самости пространство Абсолюта,
Единого с самостью ее и здесь - основу всех вещей,
В которой мир блуждает Истину ища,
Хранимую позади этого лика неведения:
Она за ним следовала сквозь марш бесконечного Времени.
Все случаи Природы были событиями в ней,
Пульс сердца космоса она ощущала как свой,
Все существа мыслили и чувствовали и двигались в ней;
Она населила обширность мира,
Эти расстояния были границами ее природы,
Эти близости – интимностью ее жизни.
Ее ум стал привычен этому уму,
Это тело было более обширной структурой тела ее
В котором она жила и осознавала в нем себя
Одну, многочисленную в этих множествах.
Она была одним существом, и одновременно всеми;
Мир был ее духа широким окружением,
Мысли других – ее товарищами,
Их чувства были близки ее вселенскому сердцу,
Их тела были множеством родственным ей:
Она не была больше собой, но всем миром.
Из бесконечности все приходило к ней,
В бесконечности ощущающая она простиралась,
Бесконечность была ее собственным домом родным.
Где бы она не обитала, ее дух был везде,
Созвездия отдаленные вокруг нее вращались;
Земля видела ее рождение, все миры были ее колониями,
Миры величайшие ума и жизни были ее;
Природа всю ее воспроизводила в чертах своих,
Эти движения были копией огромной ее самой.
Она была единственной самостью всех этих Я,
Она была в них, все они были в ней.
Сначала это было безмерной идентичностью,
В которой ее собственная тождественность была утрачена:
Что казалось собой, было образом Целого.
Она была подсознательно жизнью цветка и дерева,
Цветением пышным медовых бутонов весны;
Она пылала в страсти и великолепии розы,
Она была алым, страстным сердцем цветка,
Белой грезой лотоса в пруду.
Из подсознательной жизни она подбиралась к уму,
Она была мыслью и страстью сердца мира,
Она была божеством, скрытым в сердце человека,
Она была восхождением его души к Богу.
Космос в ней расцветал, она была его ложем.
Она была Временем и грезами Бога во Времени;
Она была Пространством и простором его дней.
Из этого, она поднималась туда, где не было Времени и Пространства;
Сверхсознание было ее воздухом родным,
Бесконечность была ее пространства естественным движением;
Вечность за Временем из нее наблюдала.
Конец песни седьмой.
Конец седьмой книги.
