Книга 4. Книга рождения и поиска. Песнь четвертая. Поиск
Оглавление
Музыкальное сопровождение
Дороги мира перед Савитри открылись.
Впервые чуждость новых сверкающих сцен
Ее ум населила и поддерживала взгляд ее тела.
По мере того, как она продвигалась по изменчивой земле,
Более глубокого сознания исток в ней проявлялся;
Гражданин многих стран и окраин,
Каждую землю и область сделало домом своим;
Как свои принимало любые народы и кланы,
Пока своим не стало для нее предназначение всего человеческого рода.
Так незнакомые пространства на ее пути,
Были известны и соседствовали с чувством внутри,
Ландшафты повторялись, как прошедшие и позабытые поля,
Города и реки и равнины ее взгляд возбуждали,
Подобно неторопливо проплывающим перед ней воспоминаниям,
Звезды в ночи были сверкающими друзьями ее прошлого,
Ветра шептали ей из древних вещей,
И встречала она безымянных друзей, любимых ей однажды.
Все было частью старых, позабытых самостей:
Смутно или с внезапным озарением,
Ее дела напоминали линии давнишних сил,
Даже намерение ее движения не было новым:
Странница к предназначенному высокому случаю,
Она казалась своему памятующему свидетелю, душе,
Описывающей снова путешествие совершенное когда то.
Водительство повернуло тупо вращающиеся колеса,
И в жаждущем теле их скорости
Замаскированные смутно в капюшонах, вставали движущие божества,
Предназначенные человеку неизменно с рождения,
Хранители внутреннего и внешнего закона,
И, наконец, представители его духовной воли,
Свидетели и исполнители его судьбы.
Неумолимо верные своей задаче,
Они держат последовательность его природы под своей охраной,
Несущие неразрывною нить, сплетенную прошлыми жизнями.
Сопровождающие в его предназначении размерянной прогулке,
Ведущей к радости выигранной им и боли им призванной,
Они встревают даже в его случайные шаги.
Ничто из того, что мы думаем, иль делаем не бессмысленно, не напрасно;
Каждое действие является энергией свободной и следует курсом своим.
Хранители сумрачные нашего бессмертного прошлого
Сотворили наши судьбы ребенком наших дел.
И из борозды, вспаханной нашей волей,
Мы пожинаем плоды наших дел позабытых.
Но как незримое древо, что этот плод принесло,
Мы живем в настоящем, порожденном неведомым прошлым,
Они выглядят только частью механической Силы,
Привязанными к механическому уму земными законами;
Но все же они – инструменты Воли верховной,
Взирающей свыше, спокойным, всевидящим Глазом.
Архитектор, предвидящий Случай и Судьбу
Который строит наши жизни по предсказанному проекту,
Знающий значение и последствия каждого шага,
И следящий за подчиненными, запинающимися силами.
На своих спокойных высотах она осознавала
Присутствие спокойное, сидящее на троне ее бровей,
Что видит цель, и выбирает каждый поворот судьбоносный;
Оно использует тело, как свой пьедестал;
Глаза блуждающие, огнями прожектора были,
Руки, поводьями владеющие – инструментами живыми;
Все было работой по старинному плану,
Путем, предложенным безошибочным Гидом.
Пересекая широкие полдни и пылающие дни,
Она встречалась с Природой и силуэтами людей,
И слушала мира голоса;
Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,
Безмолвная в сияющем убежище своего сердца,
Подобно блестящему облаку, летящему сквозь блистательный день.
Сначала сквозь населенные дороги ее путь пробегал:
Допущенная к львиным очам Высокопоставленных
И театр шумного действа человека,
Ее резная колесница с изукрашенными колесами,
Следовала через крикливые рынки и сторожевые башни,
Оставляла ворота фигурные и высокие фасады, со скульптурами грез воплощенных,
Сады, висящие в сапфире небес,
Колонные залы собраний с вооруженной стражей,
Храмы небольшие, где единственный Образ спокойный, наблюдал за жизнью людей,
И храмы вырубленные, как будто для изгнанных богов,
Чтоб имитировать их вечность потерянную.
Зачастую, от позолоченных сумерек, до серебряной зари,
Где лампы мерцали из драгоценных камней на фресках стенных,
И каменная решетка уставилась на ветви, залитые лунным светом,
Полусознательная в ночи с трудом слышащей,
Она неясно скользила меж берегами сна,
На отдыхе в дремлющих королевских палатах.
Деревушки и села видели проезжавший экипаж судьбы,
Дома согнутых жизнью, к земле, которую пашут,
Для продления своих кратких и проходящих дней,
Скоротечных, хранящих прежний, повторяющийся курс,
В кругу небес неизменном,
Которые свыше не изменяются нашим смертным трудом.
Прочь от этих разрушающих часов творения думающего,
В свободу и беспечальные пространства теперь она повернула,
Еще не потревожена человеческими радостями и страхами.
Здесь было детство первозданной земли,
Здесь вечные думы обширны, тихи и довольны,
Пока еще люди воздерживались, чтобы наполнять их своими заботами,
Имперские акры вечного сеятеля
И ветром колышимые волны травяных равнин, мерцающих на солнце:
Или среди лесов зеленых раздумий и холмов суроволобых,
В шумящих рощах, с гудящим воздухом от пчел,
Или уходящий, долгий, слабеющий голос серебряных потоков,
Подобная быстрой надежде, странствующей среди грез,
Спешила колесница невесты золотой.
Из необъятного мира до человеческого прошлого,
Следы – воспоминания и пережитки лишенные возраста приходили,
Доминионы света, пожалованные античному покою,
Вслушивались в непривычные звуки копыт,
И огромные, неуязвимые, спутанные безмолвия
Поглощали ее в изумрудное таинство,
И медленно затихали сети фееричного цветения,
Окружили со своей красочной ловушкой ее колеса.
Мощные, настойчивые стопы Времени мягко опускались
Вдоль этих одиноких путей, его титанический шаг
Позабыт и его застывшие и разрушительные круги.
Внутренний слух, что прислушивается к одиночеству,
Узнавая самости восторг безграничный, мог слышать
Ритм напряженной, бессловесной Мысли,
Что собирается в молчании за жизнью,
И сладостный, неразборчивый, низкий голос земли
В великой страсти ее транса, целуемого солнцем,
Восходил с тоскующей интонацией.
Вдалеке от грубого гвалта шумных нужд,
Успокоенный, всеищущий ум мог чувствовать,
В отдыхе от слепой поверхностности воли,
Объятия неустанные ее безмолвной, терпеливой любви,
И знать, ибо душа – мать наших форм.
Дух в полях чувств спотыкающийся,
Создание в ступе дней истолченное,
Могло быть найдено ее широких пространствах освобождения.
Еще не весь мир был охвачен заботой,
Грудь нашей матери еще для нас хранилась,
Ее суровые области и ее глубины задумчивые,
Ее достояния имперсональные, уединенные и вдохновленные,
И колоссальность ее восхитительных прибежищ.
Губами, прибежищем Музы, она кормила символические мистерии
И охраняла ради своих ясноглазых святынь
Долину, расселину между ее грудями радости,
Свои горные алтари для огней зари,
И брачные пляжи, где возлежит океан,
И массивное пение ее пророческих лесов.
У нее были поля уединенных увеселений,
Равнины затихшие и счастливые в объятиях света,
Лишь с криками птиц и оттенками цветов,
И первозданные пустоши чудес, залитые светом луны,
И серые, провидческие вечера, зажигающиеся со звездами,
И смутное движение в бесконечности ночи.
Августейшая, в глазах Творца торжествующая,
В земной груди она свою близость к нему ощущала,
Еще беседуя со Светом позади вуали,
Все еще соединенная с Вечностью запредельной.
Она позвала обитателей немногих и готовых
Разделить со своим миром счастливое общение;
Просторы, вершины были их естественным домом.
Могучие цари – мудрецы, из ее трудов создавались,
Свободные от воинственного напряжения своей задачи,
Приходили на ее безмятежные собрания в этой глуши;
Борьба миновала, передышка лежала пред ними.
Счастливые, они жили со зверями, цветами и птицами
И солнечным светом, и шуршанием листьев.
И слушали дикие ветры, блуждающие в ночи,
Размышляли со звездами, в их немых, неизменных рядах,
И укрывались в утренних зорях, как под лазурным тентом,
И со славою полудней были едины.
Некоторые глубже погружались; из жизни внешних объятий,
Призванные в огненную приватность,
В незапятнанный, звездно-белый тихий уголок души,
Они пребывали с вечно живущим Блаженством;
Проникновенный Голос в экстазе и тиши
Они слышали, созерцали все проявляющий Свет.
Все различия временем сделанные, они превзошли;
Мир соткан был из своих собственных, сердечных струн;
Прилегающие близко к сердцу, которое бьется в каждой груди,
Они достигли самости единой во всем через безграничность любви.
Настроившись на Тишину и мира ритм,
Они узел распустили заточенного ума;
Был достигнут широкий, не обеспокоенный, свидетельствующий взгляд,
Великий, духовный глаз Природы был распечатан;
От высоты к высоте рос теперь их ежедневный подъем:
Из своего всевышнего царства к ним Истина склонилась;
А свыше, пылали вечности мистические солнца.
Безымянные и суровые, бездомные аскеты,
Отвергающие речь и движение, и желание,
Сторонящиеся созданий, сидели поглощенные, одинокие,
И безупречные в самости спокойных высотах,
На светлых, безгласных вершинах концентрации,
Обнаженные миром отшельники со спутанными волосами,
Неподвижные, словно бесстрастные, великие холмы
Собравшиеся вокруг них, подобно мыслям какого-то значительного настроения,
Ожидающие окончательного распоряжения Бесконечности.
Провидцы настроились на вселенскую Волю,
Удовлетворенные в Том, кто улыбается за формами земными,
Обитали не огорченные настоятельными днями.
Около них, как деревья зеленые, холм опоясывающие,
Юные, серьезные ученики формировались их прикосновениями,
Приучались действиям простым и сознательному слову,
Возвеличивались изнутри и росли, чтобы встретить высоты свои.
Искатели далеко странствующие на путях Вечности,
Несли к этим спокойным источникам жажду своего духа,
И растрачивали сокровища тихого часа,
Омывшись в чистоте мягкого взора,
Что неназойливо направлял их из своего покоя.
Младенцы монархии миров,
Грядущего времени героические лидеры,
Дети – цари воспитывались в том воздухе просторном,
Подобно львам, скачущим в небе и солнцу,
Получили полусознательно свой богоподобный штамп:
Сформированные в духе мыслей высоких, что они воспевали,
Они учились широкому великолепию настроений,
Что делают нас товарищами космического импульса,
Не прикованных более к их мелким, отдельным самостям,
Пластичные и устойчивые под вечной рукой,
Встречали Природу с энергичными и дружественными объятиями,
И служат в ней Силе, что их труды формирует.
Единые душой со всем и свободные от теснящих границ,
Огромные, подобно континенту теплого солнечного света,
В широте спокойствия радости беспристрастной,
Те мудрецы дышали для Божественного восторга в вещах.
Содействуя медленному вступлению богов,
Засевая в юных умах бессмертные мысли, они жили,
Учили Истине великой, к которой человеческая раса должна подняться,
Или немногим открывали врата свободы.
Передавая Свет нашему сражающемуся миру,
Они дышали словно духи, освобожденные от Времени тупого ярма,
Вместилище и товарищи космической Силы,
Используя свое естественное влияние подобно солнечному:
Их речь, их молчание – было помощью земле.
Волшебное счастье струилось от их прикосновения;
Единство было монархом в этом покое лесном,
Дикий зверь соединялся в дружбе со своею добычей;
Убеждая прекратить ненависть и борьбу,
Любовь, что струилась из груди Матери единой,
Исцеляла их сердцами жесткий, израненный мир.
Другие бегством спасались из ограничений мысли,
Где Разум неподвижно спит, ожидая рождения Света,
И возвращается назад, вибрируя с безымянной Силой,
Опьяненный вином молний, в клетках своих;
Интуитивное знание бросалось в речь,
Охваченные дрожью, горя словом вдохновенным,
И слыша тонкий голос, что покрывает небеса,
Великолепие несущий, который солнца зажигает,
Они воспевали Бесконечного имена и бессмертные силы,
В ритмах, что отражают движение миров,
Зрения волны звуковые, врывающиеся из души величественных глубин.
Некоторые потерялись для личности и ее фрагментарных мыслей,
В неподвижном океане имперсональной Силы,
Сидели могучие, прозревшие свет Бесконечного,
Иль Воли бесконечной товарищи,
Исследовали план прошлого и будущего Времени.
Некоторые пролетали словно птицы из моря космического,
И исчезали в ярком и неопределенном Просторе:
Кто-то молча наблюдал космический танец,
Иль помогали миру, мировым безразличием.
А некоторые не наблюдали более, погрузившись в единственную Самость,
Поглощенные в трансе, из которого не возвращается душа,
Все оккультные линии мира навечно замкнули,
Цепи рождения и личности отбросили прочь:
А некоторые не сопровождаемые никем достигли Невыразимого.
Словно солнечный луч, струящийся сквозь тенистое место,
Дева златая в своем резном экипаже,
Пришла, скользя среди мест медитаций.
Зачастую, в сумерках, среди возвращающихся стад
Когда шумный день проскальзывал за край горизонта,
Прибыв в мирную рощу отшельника
Она отдыхала, обернувшись словно плащом
Своим духом думы терпеливой и могучей молитвой,
Или поблизости реки подобной рыжей гриве льва,
И деревья, что поклонялись на молящемся берегу,
Спокойствие ясное воздуха под куполом храма,
Манили ее остановить спешащие колеса своей речью.
В торжественности пространства, которое казалось
Умом, помнящим древний покой,
Где к сердцу великого былого голоса взывали,
И свобода огромная размышляющих провидцев,
Оставила долгий отпечаток их зрелища души,
Пробуждалась в чистом рассвете иль лунной темноте,
К спокойному прикосновению дочь Пламени склонилась,
Пила в великолепии затихшем, меж спокойными веками
И ощущала родство из вечного покоя.
Но утро прорвалось, напоминая ей о ее поиске,
И с грубого ложа или циновки она поднималась,
И следовала по судьбоносной орбите своей жизни,
Подобно желанию, которое просит спокойных богов,
Затем следовала, подобная звезде, какого-то блистательного Запредельного.
Далее к великим пустынным путям она продвигалась,
Где человек был проводником к человеческой сцене,
Иль одинокий в просторах Природы старался жить,
И о помощи взывал неодушевленные, незримые Силы,
Ошеломленный необъятностью этого мира,
И не сознающий собственную бесконечность.
Земля пред ней множила свой изменчивый лик,
И к ней издалека взывала голосом неизвестным.
Горы в своем уединенном отшельничестве,
Леса со своим многочисленным пением
Перед ней раскрывали замаскированные двери божественности.
На дремотных равнинах, ленивых просторах,
Смертное ложе бледного, очарованного заката
Под чарами небес заходящего солнца,
Она лежала бесстрастная, словно в конце времен,
Или пересекала страстно жаждущие множества толпящихся холмов,
Поднимающих свои головы в охоте к небу, словно берлоге,
Иль путешествуя по странам чужим и пустынным,
Где одинокие вершины расположились в небе роковом,
Немые стражи под дрейфующей луной,
Или блуждала в каком-то одиноком и ужасном лесу,
Вечно звенящим с плачем цикад,
Иль следовала длинному блеску серпантина дорог,
Сквозь пастбища и поля, охваченные светом неподвижным,
Иль достигала первозданной красоты необитаемых пространств,
Где плуг никогда не проходил, и не паслись стада,
Или дремала на обнаженных и жаждущих песках
Среди жестоких и диких зверей притянутых ночью.
Пока не завершен был поиск судьбоносный;
Еще она не отыскала единственный, предназначенный ей лик,
Который искала она, среди сынов человеческих.
Грандиозная тишина окутала царственный день:
Месяцы питались страстью солнца,
И сейчас его дыхание пылающее наступало на почву.
Ярость тигриная пробиралась через ослабевшую землю;
Все было слово вылизано высунувшим языком.
Цветы весенние увядали; небо стало подобное бронзе.
Конец Песни Четвертой
Конец Книги Четвертой.
